– Я только что об этом подумала.
Дольф хмыкнул:
– Прекрасно.
Я пожала плечами.
– Я учту твою критику. Да, это моя оплошность. А теперь отойдите назад и дайте мне сделать свою работу. – Я наклонилась к Дольфу и прошептала: – И следи за женщиной. Она, похоже, так боится, что скоро начнет палить по каждой тени.
– Это истребители, Анита, а не полицейские или экзекуторы.
– Но сегодня ночью наша жизнь, возможно, будет зависеть от них, так что присмотри за девушкой, ладно?
Он кивнул и оглянулся на истребителей. Мужчина улыбнулся и кивнул. Девушка продолжала пялиться в темноту. Я чувствовала ее страх.
Она имела право бояться. Почему же меня это так беспокоит? Потому что мы с ней – единственные женщины здесь и должны быть лучше мужчин. Храбрее, проворнее и так далее. Таковы правила игры с большими мальчиками.
Я вошла в траву и стала ждать, но все, что я пока слышала, был тихий, сухой шепот травы. Словно она пыталась что-то сказать мне сдавленным, испуганным голосом. Испуганным. Казалось, трава боится. Глупость какая-то. Трава не чувствует ни черта. Это боялась я, и пот сочился из всех пор моего тела. Здесь ли убийца? То существо, которое превратило человека в кусок сырого мяса. Может быть, оно рядом, в траве? Прячется, поджидая жертву?
Ни у одного зомби не хватило бы на это мозгов – но эта тварь оказалась достаточно умна, чтобы скрыться от полиции. Очень умно для трупа. Слишком умно. Возможно, это вообще не зомби. Нашлась, наконец, вещь, способная напугать меня больше, чем вампиры. Смерти я не особо боюсь. Убежденная христианка и все такое. Как умереть – другое дело. Быть съеденной заживо. Один из трех самых не любимых мной способов уйти из жизни.
Кто мог бы подумать, что я буду бояться зомби, какого бы то ни было зомби? Довольно забавно. Но лучше я посмеюсь над этим потом, когда у меня во рту не будет так сухо.
Меня окружала атмосфера тихого ожидания, какая всегда бывает на кладбищах. Будто мертвые дружно затаили дыхание и ждут – но чего? Воскрешения? Может быть. Но я слишком хорошо знаю мертвых, чтобы считать это единственным ответом. Мертвые – как живые. Такие же разные.
Как правило, человек, умирая, отправляется на небеса или в ад, и этим все кончается. Но некоторые, по разным причинам, по этому пути не идут. Призраки, беспокойные духи, жестокость, зло или просто растерянность – все это может задержать духа на земле. Я не говорю – душу. В это мне плохо верится; но какая-то память о душе, ее сущность, задерживается.
Боюсь ли я, что какое-нибудь привидение выпрыгнет из травы и с воплем бросится на меня? Нет. Я еще ни разу не видела призрака, способного причинить человеку физический вред. Если он способен его причинить, то это не призрак; демон или дух какого-нибудь чернокнижника – еще может быть, но призрак не в состоянии этого сделать.
Эта мысль слегка утешала.
Земля вдруг ушла у меня из-под ног. Я потеряла равновесие и ухватилась за покосившееся надгробие. Яма подо мной оказалась безымянной могилой, просевшей от времени. Колючий холодок пробежал по моей ноге – шепот призрачного электричества. Я вытащила ногу и тяжело опустилась на землю.
– Анита, ты как? – крикнул Дольф.
Я оглянулась и увидела, что трава скрыла меня от него.
– Отлично! – крикнула я в ответ. Я осторожно поднялась на ноги, стараясь не свалиться в старую могилу. Кто бы там ни лежал, он – или она – не обрел блаженного отдохновения. Это было “пятно” – не призрак и даже не заколдованное место; просто “нечто”, некий очаг беспокойства. Когда-то это, видимо, был полноценный призрак, но со временем он обветшал. Призраки изнашиваются, как старая одежда, и отправляются туда, куда уходят все одряхлевшие призраки.
Просевшая могила, вероятно, окончательно затихнет еще при моей жизни. Если до меня еще несколько лет не смогут добраться зомби-убийцы. И вампиры. И вооруженные люди. О, дьявол, похоже, это пятно меня переживет.
Оглянувшись, я увидела Дольфа и истребителей приблизительно в двадцати ярдах. Двадцать ярдов – не слишком ли далеко? Я сама велела им поотстать, но это не значит, что они должны были оставить меня без прикрытия. Никогда я не бываю довольна.
Интересно, если я попрошу их подойти ближе, они рассвирепеют? Наверное. Я снова пошла вперед, стараясь больше не наступать на могилы. Но это было не так-то просто, поскольку надгробия терялись в высокой траве. Сколько безымянных могил, сколько забытых!
Я могу проблуждать здесь бесцельно всю ночь. Неужели я всерьез полагала, что сумею случайно наткнуться на нужную могилу? Да. Надежда умирает последней, тем более когда альтернатива не слишком гуманна.
Все вампиры когда-то были обычными людьми, как и зомби. Большинство ликантропов – тоже, хотя известны несколько случаев родового проклятия. Все монстры когда-то начинали как нормальные люди – кроме меня. Я не выбирала своей карьеры. Я не приходила в бюро по трудоустройству и не говорила: “Я хотела бы зарабатывать на жизнь оживлением мертвых”. Нет, все было не так красиво и ясно.
У меня всегда было чутье на мертвых. На всех. Не только на умерших недавно. Нет, я не общаюсь с душами, но как только душа отлетает, мне становится это известно. Я это чувствую. Смейтесь, сколько влезет, но это правда.
В детстве у меня была собака, как у многих детей. И как собаки многих детей, она умерла. Мне было тринадцать. Мы похоронили Дженни на заднем дворе. Через неделю после ее смерти, проснувшись утром, я обнаружила, что Дженни свернулась калачиком у меня под боком. Ее густая черная шерсть была вся в земле. Мертвые коричневые глаза следили за каждым моим движением, совсем как при жизни.