Я пожала плечами.
– Не хочу, но причина, по которой я не хочу, заключается в том, что я не могу.
– Это порочный круг, – сказал Ирвинг.
– Подай на меня в суд. – Я допила сок. Все равно ему ничего не добиться. – Слушай, Ирвинг, мы заключили сделку. Информация о Гейноре в обмен на информацию о зомби. Если ты собираешься нарушить слово, сделка не состоится. Только ты скажи мне, что она не состоится. У меня нет времени сидеть здесь и играть в “да и нет не говорите”.
– Я не собираюсь нарушать уговор. Мое слово – гранит, – провозгласил Ирвинг самым театральным голосом, на какой только был способен при таком шуме.
– Тогда давай резюме и позволь мне смыться отсюда к чертовой матери, пока меня не сцапал Мастер.
Его озарила догадка.
– У тебя неприятности, правда?
– Возможно. Помоги мне, Ирвинг. Пожалуйста.
– Помоги ей, – сказал Лютер.
Быть может, сработало мое “пожалуйста”. А может, помяло навязчивое присутствие Лютера. Как бы там ни было, Ирвинг кивнул.
– Моя сестра по журналистике говорит, что он калека и прикован к инвалидному креслу. – Я тоже кивнула. Неопределенно – просто чтобы показать, что я слушаю. – И он любит, чтобы его женщины были неполноценные.
– Что это значит? – Я вспомнила Цецилию с пустыми глазами.
– Слепые, парализованные, одним словом – калеки. Старине Гарри это нравится.
– Глухие, – сказала я.
– Тоже сгодится.
– Почему? – спросила я. Умею я задать умный вопрос.
Ирвинг пожал плечами.
– Может быть, это возвышает его в собственных глазах, потому что сам он прикован к креслу. Моя подруга не знает, почему Гейнор такой извращенец, знает только, что он им является.
– Что еще она тебе сообщила?
– Он никогда не обвинялся в преступлении, но слухи о нем ходят мерзкие. Его подозревают в связях с преступной организацией, но нет доказательств. Только слухи.
– Выкладывай слухи, – сказала я.
– Прежняя подружка Гейнора пыталась подать на него в суд и потребовать алиментов, как бывшая гражданская жена. Она исчезла.
– “Исчезла”, вероятнее всего значит “умерла”, – сказала я.
– В точку.
В это поверить мне было легко. Как и в то, что Гейнор и раньше приказывал Томми и Бруно кого-то убить. Говорят, во второй раз отдать такой приказ куда легче. А может быть, это был уже не второй и даже не третий – только Гейнор еще ни разу не попадался.
– Что он такого делает для этой шайки, что ему приходится держать двух телохранителей?
– О, так ты уже знакома с его специалистами по безопасности? – Я кивнула. – Моя подружка была бы рада с тобой поболтать.
– Надеюсь, ты не сказал ей, что папка нужна мне?
Ирвинг ухмыльнулся:
– Я что, совсем идиот, по-твоему?
Я оставила эту фразу без комментария.
– Так что он делает для преступной организации?
– Помогает им отмывать деньги; во всяком случае, так мы подозреваем.
– И никаких доказательств?
– Ни одного, – с печальным видом подтвердил Ирвинг.
Лютер покачал головой и выплюнул окурок в пепельницу. Немного пепла попало на стойку. Он смахнул его своим безукоризненно белым полотенцем.
– Звучит довольно паршиво, Анита. Бесплатный совет – оставь его в покое, к дьяволу.
Хороший совет. К сожалению.
– Только он вряд ли оставит меня в покое.
– Не буду спрашивать, не хочу ничего знать. – Кто-то отчаянно замахал руками, требуя добавки, и Лютер поплыл туда. Мне было видно весь бар в длинном зеркале на стене позади стойки. Даже чтобы увидеть дверь, мне не нужно было разворачиваться. Очень удобно и вселяет уверенность.
– А я буду спрашивать, – сказал Ирвинг. – Я хочу знать.
Я только покачала головой.
– Я знаю кое-что, чего ты не знаешь, – добавил он.
– И предполагается, что я хочу это знать?
Он кивнул так энергично, что его кудрявые лепестки вокруг лысины всколыхнулись.
Я вздохнула.
– Выкладывай.
– Сначала ты.
Хватит с меня этих игр.
– Я сказала тебе все, что собиралась сегодня сказать, Ирвинг. У меня есть эта папка. Я все равно ее просмотрю. Но ты мог бы сберечь мне немного времени. А время, особенно сейчас, для меня очень важно.
– О черт, ты вовсю пользуешься тем, что я стараюсь как можно лучше сделать свою работу. – Похоже, он собирался надуться.
– Ты лучше говори, Ирвинг, а то я сейчас сделаю что-нибудь ужасное.
Он коротко рассмеялся. Он явно мне не поверил. А зря.
– Ладно-ладно. – Ирвинг вынул фотокарточку откуда-то из-за спины, словно фокусник.
Это был черно-белый снимок женщины лет двадцати. Длинные темные волосы падали на плечи по нынешней моде, и только на кончиках были при помощи геля сделаны остренькие сосульки. Хорошенькая. Мне не знакома. Фотография явно не была студийной: в позе женщины чувствовалась непосредственность человека, который не догадывается о том, что его фотографируют.
– Кто это?
– Она была его сожительницей приблизительно полгода назад, – сказал Ирвинг.
– Так что она... калека?
– Я вгляделась в симпатичное, выразительное лицо на снимке. По фотографии понять это было невозможно.
– Ванда-на-колесах.
Я посмотрела на него, чувствуя, как мои глаза становятся круглыми.
– Ты шутишь?
Ирвинг усмехнулся.
– Ванда-на-колесах колесит по улицам в своем кресле. Она очень нравится некоторым мужчинам.
Проститутка в инвалидном кресле. Не-е, это чересчур сверхъестественно. Я покачала головой.
– Ладно, где мне ее найти?
– Мы с моей сестрой по журналистике сами не прочь ее найти.
– Именно поэтому ты изъял ее фото из папки?
Он даже не дал себе труда изобразить смущение.