Смеющийся труп - Страница 45

15

Стоянка автоприцепов, где обитает Эванс, находится в Сент-Чарльзе, сразу за шоссе № 94. Сотни акров передвижных домов. Разумеется, ничего передвижного в них уже нет. Когда я была маленькой, их цепляли к автомобилю и возили повсюду. Удобно и просто. В этом заключалась их привлекательность. Теперь в иных из этих передвижных домов по три, а то и четыре спальни и несколько ванных комнат. Переместить куда-то этих малюток может только тяжелый тягач или торнадо.

Трейлер Эванса – более ранней модели. Я думаю, что если понадобится, его все же можно прицепить к пикапу, и машина его утянет. Конечно, удобнее, чем нанимать фургон для перевозки мебели. Но я сомневаюсь, что Эванс когда-нибудь будет переезжать. Дьявол, да он почти весь год не выходит из дома.

Окна светились мягким золотистым светом. Над небольшим пандусом перед дверью был устроен навес. Эванс был дома. Я в этом не сомневалась. Эванс был дома всегда. “Бессонница” звучит вполне безобидно. Эванс сделал ее неизлечимой болезнью.

Я снова была в черных шортах. Три пакетика с моей добычей лежали в заднем кармане. Если я войду, радостно ими помахивай, Эванс начнет чудить. Тут нужен тонкий подход. Я просто зашла повидать старого приятеля. Никаких других поводов. Хорошо.

Я открыла наружную дверь и постучала. Тишина. Никакого движения. Ничего. Я подняла руку, чтобы постучать еще, но заколебалась. Может, Эвансу, наконец, удалось уснуть? В первый раз с тех пор, как мы познакомились, удалось по-настоящему уснуть ночью. Черт бы его побрал. Я все еще стояла с поднятой рукой, когда вдруг почувствовала, что он на меня смотрит.

Я взглянула на небольшое окошко в двери. Из-за занавески выглянул край бледной физиономии. Синий глаз Эванса моргнул.

Я помахала рукой.

Лицо исчезло. Щелкнул замок, и дверь отворилась. Эванса не было видно, и я вошла в открытую дверь. Эванс стоял за ней. Прятался.

Эванс закрыл дверь, прислонившись к ней спиной. Он дышал мелко и часто, как после долгого бега. Его спутанные соломенные волосы рассыпались по темно-синему купальному халату, на щеках и на подбородке – рыжая щетина.

– Как дела, Эванс?

Зрачки у него были расширены. Неужели он подсел на какую-то гадость?

– Эванс, ты в порядке? – Когда сомневаешься, измени формулировку.

Он кивнул.

– Что тебе нужно? – Голос у него был хриплым.

Я подумала, что он вряд ли поверит, будто я просто проходила мимо. Можете назвать это интуицией.

– Мне нужна твоя помощь.

Он покачают головой:

– Нет.

– Ты даже не знаешь, в чем дело.

Он опять покачал головой:

– Не имеет значения.

– Можно мне сесть? – спросила я. Если не подействовала прямота, может, подействует вежливость?

Он кивнул:

– Конечно.

Я обвела взглядом крошечную гостиную. Нет сомнений, что где-то под газетами, бумажными тарелками и старой одеждой имеется кушетка. На кофейном столике стояла коробка с окаменевшей пиццей. Запах в комнате был несвежий.

Психанет ли он, если я что-нибудь переставлю? Смогу ли я усидеть на груде барахла, под которым, предположительно, есть кушетка? Я решила попробовать. Ради того, чтобы уговорить Эванса, я готова была сесть на заплесневелую пиццу.

Я взгромоздилась на кучу газет. Под ней определенно чувствовалось что-то большое и твердое. Возможно, кушетка.

– Можно мне чашечку кофе?

Он в третий раз покачал головой:

– Нет чистых чашек.

В это я могла поверить. Эванс все еще жался к двери, будто боялся подойти ко мне ближе. Он не вынимал рук из карманов халата.

– Мы можем просто поговорить? – спросила я.

Он в четвертый раз покачал головой. Я не выдержала и сделала то же самое. Эванс нахмурился. Может быть, в доме есть кто-то еще?

– Что тебе нужно? – снова спросил он.

– Я же сказала – чтобы ты мне помог.

– Я больше этим не занимаюсь.

– Чем именно?

– Ты знаешь.

– Нет, Эванс, я не знаю. Скажи мне.

– Я больше не касаюсь вещей.

Я моргнула. Было что-то странное в том, как он это сказал. Я обвела взглядом грязные блюдца, разбросанную одежду. Все действительно выглядело так, словно к этому хламу давно уже не прикасалась человеческая рука.

– Эванс, покажи мне свои руки.

Он покачал головой. На сей раз я не стала его передразнивать.

– Эванс, покажи руки.

– Нет. – Он сказал это громко и ясно.

Я встала и начала медленно подходить к нему. Он вжался в угол между входной дверью и дверью в ванную.

– Покажи руки.

Из глаз его хлынули слезы. Он моргнул, и слезы покатились по щекам.

– Оставь меня в покое, – взмолился он.

У меня сжалось сердце. Что он натворил? Господи, что он сделал с собой?

– Эванс, или ты покажешь мне руки добровольно, или я заставлю тебя это сделать. – Я боролась с желанием коснуться его плеча, но я не могла позволить себе проявить мягкость.

Он заплакал сильнее и даже начал поскуливать. Потом медленно вытянул левую руку из кармана. Она была бледной, костлявой, но целой. Я вдохнула полной грудью. Благодарю тебя, Господи.

– А ты что подумала? – спросил Эванс.

Теперь пришла моя очередь качать головой.

– Лучше не спрашивай.

Он посмотрел на меня – наконец-то осмысленным взглядом. Я все-таки завладела его вниманием.

– Я не настолько чокнутый.

Я хотела сказать, что никогда и не думала, что он настолько чокнутый, но на самом деле именно это я и подумала. Подумала, что он отрезал себе кисти рук, чтобы никогда уже ничего не касаться. Боже, это безумие. И я пришла просить его помочь мне в деле об убийстве. Кто из нас больше безумен? Не надо, не отвечайте.

Эванс склонил голову набок.