Смеющийся труп - Страница 75

Лучше сосредоточиться на мелких деталях. Например, на том, как льется сквозь жалюзи солнечный свет, расчерчивая комнату полосками тени. Лучше не смотреть на то, что осталось лежать на кровати. Не хочу смотреть. Не хочу видеть.

Надо увидеть. Придется смотреть. Говорят, осмотр тела иногда может дать ключ к разгадке. Говорят, что кур доят. Но все-таки, все-таки, все-таки ключ может найтись. Надежда – лживая сука.

В человеческом теле содержится около двух галлонов крови. В кино и по телевизору ее всегда меньше. Попробуйте вылить два галлона молока на пол своей спальни. Посмотрите, какая у вас получится грязь, и добавьте к ней... еще что-то. В комнате было слишком много крови для одного человека. Ковер хлюпал под ногами, и кровь брызгала из него, как грязный дождь. Мои белоснежные кроссовки стали красными, не успела дойти до кровати.

Усвоен урок: на место преступления лучше надевать черные.

В комнате стоял густой запах. Хорошо еще, что вентилятор работал. В комнате пахло смесью скотобойни и выгребной ямы. Дерьмом и кровью. Чаще всего так и пахнет свежая смерть.

Простыни покрывали не только кровать, но и большую часть пола вокруг нее. Гигантские бумажные полотенца, брошенные в самую большую на свете лужу вишневого “инвайта”. Под простынями, должно быть, части человеческого тела: бугорки были слишком маленькими, чтобы быть целым трупом. Ни одного размером с человеческое тело.

– Пожалуйста, не заставляйте меня смотреть, – прошептала я пустой комнате.

– Ты что-то сказала?

Я подпрыгнула как ужаленная и обнаружила, что за спиной у меня стоит Дольф.

– Господи, Дольф, как ты меня напугал.

– Ты еще не видела, что там под простынями. Вот тогда ты испугаешься по-настоящему.

Я не хотела видеть, что там под простынями. Я уже насмотрелась за эту неделю. Лодка тонет от лишнего перышка. И это перышко бросили в мою лодку еще вчера ночью. Она уже, можно сказать, утонула.

Дольф ждал, стоя в дверях. Под глазами у него были мешки – я их не сразу заметила. Он был бледен и не успел побриться.

Все мы чего-то не успели. Но прежде всего мне надо было заглянуть под простыни. Если Дольф смог это сделать, смогу и я. Хорошо же.

Дольф высунул голову в коридор.

– Нужно помочь поднять простыни. После того как Блейк закончит осмотр, можно идти по домам. – Я думаю, последнюю фразу он добавил, потому что никто не вызвался помочь добровольно. Впрочем, Дольф не собирался ждать добровольцев. – Зебровски, Перри, Мерлиони, тащите сюда свои задницы.

Мешки под глазами Зебровски напоминали синяки.

– Привет, Блейк.

– Привет, Зебровски. Дерьмово выглядишь.

Он усмехнулся мне:

– А ты по-прежнему свежа и прекрасна, как весеннее утро.

– Это точно, – согласилась я.

Детектив Перри сказал:

– Мисс Блейк, как приятно видеть вас снова.

Я не удержалась от улыбки. Перри – единственный полицейский, который останется вежливым, даже стоя над окровавленными останками.

– Я тоже рада вас видеть, детектив Перри.

– Ну что, поехали? – сказал Мерлиони. – Долго вы будете ворковать? – Мерлиони был высоким, хотя не столь высоким, как Дольф. А кто был? Его короткие седые волосы торчали во все стороны. На нем была белая рубашка с закатанными рукавами и галстук с ослабленным узлом. Кобура на левом бедре казалась бугристым бумажником.

– Если ты так торопишься, Мерлиони, поднимай простыню, – сказал Дольф.

Мерлиони вздохнул:

– Ну ладно, ладно. – Он опустился на корточки и взялся за край простыни. – Ты готова, девчушка?

– Лучше быть девчушкой, чем даго (презрительное название итальянцев и португальцев), – сказала я. Он улыбнулся. – Давай.

– Показываю один раз. – Мерлиони начал поднимать простыню, но она отлеплялась с трудом.

– Зебровски, помоги ему с этой хреновиной, – рявкнул Дольф.

Зебровски не спорил. Он, наверное, очень устал. Двое мужчин сдернули простыню одним дружным движением. В солнечном луче, проникающем сквозь нее, ковер стал еще краснее, чем был, – а возможно, мне просто так показалось. Кровь капала с концов простыни. Тяжелые, густые капли. Я еще ни разу не видела, чтобы простыня была так пропитана кровью. Утро открытий.

Я смотрела на ковер и ничего не понимала. Просто груда кусков, маленьких и побольше. Я опустилась на колени. Кровь, мгновенно пропитавшая мои джинсы, была холодной. Что ж, это лучше, чем теплая.

Самый крупный кусок, влажный и гладкий, был приблизительно пяти дюймов длиной. Приятный розовый цвет. Это была часть верхних внутренностей. Рядом лежал кусок поменьше. Я уставилась на него, но чем больше я смотрела, тем меньше он мне что-нибудь напоминал. Это мог быть кусок мяса любого животного. Дьявол, эти внутренности не обязательно должны были быть человеческими. Но они ими были, иначе меня бы не вызвали.

Я потыкала пальцем в маленький кусок. На этот раз я не забыла перчатки. Молодец, Анита. Кусок был мокрым, тяжелым и плотным. Все равно непонятно, что это. Два ошметка плоти напоминали кусочки мяса, выпавшие из пасти кошки. Крошки со стола. Объедки. Боже.

Я встала.

– Дальше. – Мой голос даже не дрогнул. Поразительно.

Четверо мужчин, взяв простыню за углы, с трудом оторвали ее от кровати. Мерлиони выругался и отпустил свой угол.

– Черт побери!

Кровь стекала по его руке на белую рубашку.

– Что, испачкал рубашечку? – ехидно спросил Зебровски.

– Да, мать ее так! Как тут не испачкаться!

– Думаю, хозяйка дома не успела прибраться к твоему приходу, Мерлиони, – сказала я. Я посмотрела на кровать с останками хозяйки дома, но тут же снова повернулась к Мерлиони. – Или даго-полицейский слишком чувствительный?